Сить — таинственная река - Анатолий Петухов

— Не… Лучше ты…

Повязка действительно плохо отмокла, и Гусь долго снимал ее. Танька стояла рядом и испуганно смотрела на коричневую от крови тряпку, которую слой за слоем отдирал Гусь с Толькиного лица.

Когда повязка была снята, Толька осторожно потрогал кончиками пальцев распухший, искривленный нос и заплакал. Плакал он навзрыд, по-ребячьи, размазывая по щекам слезы.

— Ты замолчишь или нет? — рявкнул Гусь. — На медпункт надо идти, а не реветь.

Он швырнул Таньке остатки своей майки.

— Перевязывай, а я переметы пойду смотреть.

Но у Таньки дрожали руки, и она боялась прикоснуться к Толькиному лицу.

— Такие, как ты, на фронте бойцов из-под пуль вытаскивали, а ты нос перевязать не толкуешь! А еще врачом собираешься быть… — в сердцах сказал Гусь и сам принялся за перевязку.

Не обращая внимания на вскрикивания Тольки, он обмотал тряпкой его лицо и взялся за удочки.

— Можно, и я с тобой? — тихо спросила Танька.

— Иди. Не жалко.

Они встали на плот, оттолкнулись от берега.

— А ты знаешь, ведь Пахомовы из города приехали, — сказала Танька. — Насовсем.

— Ну и дураки. Все в город, а они — из города.

Танька хоть и не была согласна с таким мнением, но спорить не стала.

— Ты Витьку ихнего знаешь? — спросила она.

— Нет. А что?

— Он тоже седьмой класс кончил. У него подводное ружье есть. И ласты, и маска.

— У Витьки-то? Врешь!

— Чего мне врать? Сама видела. Он на Вязкую старицу плавать ходил. Кучу рыбы настрелял! Большущих язей и одну щуку. Он так здорово плавает, ты бы посмотрел!..

Гусь ревниво взглянул на Таньку и усмехнулся:

— Уже влюбилась?

Танька вспыхнула.

— Если хочешь знать, он лучше тебя! — выпалила она.

— Где уж мне! — деланно вздохнул Гусь. — И Лешки-моряка лучше?

— Если ты не перестанешь, я брошусь в реку! — с отчаянной решимостью сказала Танька.

— Бросайся, не держу. Тут, между прочим, крокодил живет — щука такая… Прошлый раз чуть всех нас не утопила. На голове у нее мох…

Танька молчала. Нет, не о таком разговоре мечтала она, когда шла сюда лесной тропой. Почему все получается наоборот, совсем не так, как думаешь?

— Больше я тебе ничего не скажу, — вздохнула Танька. — И, пожалуйста, не думай, что я из-за тебя сюда пришла. Я из-за Тольки пришла. Понял?

— Понял. Только чего же ты с ним не осталась? Беги к нему, утешь, приласкай. Я могу подольше поудить, чтобы вам не мешать.

— Высади меня на берег!

— С радостью!

Гусь резко повернул плот и, упирая шест в твердое дно, быстро погнал его к берегу.

— Беги!

Танька соскочила с плота и бросилась в лес, в противоположную от шалаша сторону.

— Ты куда? Стой! — крикнул Гусь.

Но Танька убегала все дальше.

— Вот дура! — Гусь сплюнул в воду, сошел на берег и побежал следом.

За деревьями желтым манящим огоньком мелькало Танькино платье.

Какой-то шальной азарт, ухарство — догнать! — овладели Гусем. Он ринулся в лес и что есть духу понесся напрямик, сквозь ветви, через валежник и низкие кусты можжевельника.

Танька, услышав погоню, обернулась, отскочила к сосне, прижалась к ней спиной.

— Не подходи. Не смей меня трогать!

Гусь остановился в трех шагах, тяжело дыша.

Сейчас он лучше, чем когда бы то ни было, почувствовал, что нет для него на свете никого дороже вот этой тоненькой девчонки в желтом платьице, девчонки с самым красивым лицом, самыми чистыми глазами.

— Послушай, Таня…

— Уйди! Ненавижу… — Она всхлипнула.

— Давай помиримся. Не будем больше так… Слышишь? Ну? Дай руку!

Он сжал ее маленькую ладошку и, не отдавая себе отчета, потянул девушку к себе. Она не сопротивлялась. И вдруг он обнял ее за плечи и неумело, сам пугаясь своей решимости, ткнулся губами куда-то в щеку, возле уха.

Танька вскрикнула и, вырвавшись, кинулась прочь.

Гусь остался на месте. Смотрел, как мелькают ее загорелые ноги, прислушивался к торопливым ударам сердца и не знал, хорошо поступил или плохо.

Дом Дарьи Гусевой, маленький, покосившийся, с низеньким сараем и крохотным хлевом, стоял на окраине Семенихи.

Издали этот домик с жестяным ведром без дна вместо трубы на крыше и замшелым коньком казался бы нежилым, заброшенным, если бы не большая поленница березовых дров, сложенная во всю длину стены, от крыльца до переднего угла, да не тонкая жердь над поленницей, увешенная тряпками и бельем. Вблизи же можно было рассмотреть за тусклыми стеклами поллитровую банку с солью на подоконнике, кастрюлю с отбитой эмалью, бутылку постного масла и еще кое-какие вещи, которые неоспоримо доказывали, что изба жилая.

За домом, в сторону леса, — небольшой огород, в котором из года в год росло одно и то же — картошка да лук.

Изгородь вокруг усадьбы, под стать домику, держалась еле-еле и густо заросла крапивой. Скотина, видимо, понимала, что за ветхой изгородью поживиться нечем, и потому туда не лезла, и только куры, беспрепятственно проникая в огород, деловито разгребали кусты картошки.

Дарья держала всего три курицы, но зато у Аксеновых, ближайших соседей, которые жили в широком пятистенке и имели самый большой приусадебный участок, обнесенный высоким частоколом, кур было десятка два. Во главе с черным золотошеим петухом вся эта куриная армия бригадира с утра пораньше спешила в гусевский огород и, до того как Дарья возвращалась с фермы, успевала расковырять десяток, а то и больше картофельных кустов.

Петух зорко следил, когда на пустыре со стороны фермы покажется Дарья, и обычно успевал увести кур от мести разгневанной хозяйки. С ошалелыми криками курицы во всю мочь бежали к своему дому, а вдогонку им запоздало неслась ругань, летели палки, комья земли.

— Лешой костылявый! — ругала Дарья сына. — Сколько раз говорено было — смотри за огородом! А тебе бы только дрыхнуть да по лесу шататься. Жрать небось просишь, а куриц выгнать не толкуешь!

Гусь ловко увертывался от занесенного над головой веника и выскальзывал на улицу.

Так было каждый год.

И это лето тоже началось с куриных нашествий, которым, однако, был положен конец, едва Гусь принес домой Кайзера.

Для Кайзера не было большего удовольствия, чем, ринувшись из сарая, гоняться за рассыпавшимися по картофельнику хохлатками. Истошно горланя, куры разлетались в разные стороны, а в зубастой пасти волчонка оставались их перья и хвосты. За какую-то неделю Кайзер так отвадил кур от огорода, что утром и вечером они не рисковали и приближаться к гусевской усадьбе.

Но проныра петух скоро уяснил, что днем волчонка не бывает дома и можно без опаски хозяйничать на картофельнике. Он осторожно задворками проводил кур к дому Гусевых, потом взлетал на ветхую изгородь, зорко оглядывался и кукарекал во всю глотку. И тотчас по его сигналу куры спешили в огород вершить свои темные дела. Через два-три часа, вдоволь наклевавшись картошки, куры покидали огород, оставаясь ненаказанными за содеянное зло.

Особенно много набезобразили куры в те дни, когда Гусь с Толькой скрывался на Сити. Раньше хоть Дарья бывала днем дома, но с началом сенокоса она с утра до вечера находилась на лугах, и куры беспрепятственно разгуливали по картофельнику. Возвратившийся домой Гусь застал в огороде все аксеновское куриное стадо.

Даже петух не заметил, как Кайзер перемахнул через изгородь. Когда первая курица истошно закричала в зубах волчонка и петух подал сигнал тревоги, было уже поздно…

Кайзеру давно не удавалось погоняться за курами, к тому же он заметно окреп на полувольной жизни, и на этот раз перьями дело не ограничилось. Три курицы оказались намертво задушенными волчонком.

А от аксеновской избы бежал сам хозяин. Небритый, с опухшим от запоя лицом, ругаясь, он выломал из изгороди кол и кинулся на Кайзера, который все еще трепал одну из куриц; перья белыми хлопьями кружились над картофельником.

«Хорошо, что Толька в кустах остался!» — подумал Гусь и крикнул:

— Кайзер, бежим!..

Волчонок хищно взглянул на приближающегося бригадира, глухо прорычал и с курицей в зубах поспешил за хозяином.

Запыхавшийся бригадир швырнул вслед ему кол и, потрясая кулаком, пригрозил:

— Попадись под руку — обоих убью!..

— Вор! Тебя самого надо в каталажку упрятать! — крикнул Гусь издали.

Толька, который все это видел, похвалил Кайзера:

— Молодец! Половину надо было передавить!..

Гусь протянул руку к Кайзеру, сказал:

— Давай-ко курицу-то! Ощиплю, да и ешь ее на здоровье!

Но волчонок предупредительно сморщил нос и показал зубы.

— Ты что?! На хозяина?! А ну пошел!

Кайзер положил курицу на траву и нехотя отдалился.

— Вот так! — удовлетворенно произнес Гусь. Он быстро ощипал курицу и бросил волчонку. — Жуй! Заработал.